|
ПОСВЯЩЕНИЯ АДМИРАЛУ А.В. КОЛЧАКУ
Андрей Валентинов * * * К Байкалу, сквозь дебри, уходят колонны, Мелькают вдали то изба, то погост. И снег оседает на наших погонах Цепочкой нежданных серебряных звезд. "Мы будем в Иркутске!" - сказал вчера Каппель, И мы прохрипели три раза "Ура!", Да только нога разболелаь некстати, И холод, считай, минус тридцать с утра. Стоят одиноко дорожные вехи, Лишь сосны кивают солдатам в пути. Кто там в Нижнеудинске? Наши ли? Чехи? Как встретят? А хватит ли силы дойти? Сегодня сказали, Колчак арестован. За понюшку продал Иуда-Жанен. Похоже, всем нам общих крест уготован, Ведь черных гусар не берут они в плен. От роты остался пустяк - только двое, Сто десять штыков - наш отчаянный полк. В промерзлой земле мы могилы не роем, Друзья нам простят, что не отдали долг. А вспомнит ли кто-то, как мы замерзали, Как гибли в проклятом таежном кольце? А ночью все снятся знакомые дали, И мама встречает на старом крыльце...
АРСЕНИЙ НЕСМЕЛОВ
В Нижнеудинске День расцветал и был хрустальным, В снегу скрипел протяжно шаг. Висел над зданием вокзальным Беспомощно нерусский флаг. И помню звенья эшелона, Затихшего, как неживой, Стоял у синего вагона Румяный чешский часовой. И было точно погребальным Охраны хмурое кольцо, Но вдруг, на миг, в стекле зеркальном Мелькнуло строгое лицо. Уста, уже без капли крови, Сурово сжатые уста!.. Глаза, надломленные брови, И между них - Его черта, - Та складка боли, напряженья, В которой роковое есть… Рука сама пришла в движенье, И, проходя, я отдал честь. И этот жест в морозе лютом, В той перламутровой тиши, - Моим последним был салютом, Салютом сердца и души! И он ответил мне наклоном Своей прекрасной головы… И паровоз далеким стоном Кого-то звал из синевы. И было горько мне. И ковко Перед вагоном скрипнул снег: То с наклоненною винтовкой Ко мне шагнул румяный чех. И тормоза прогрохотали, - Лязг приближался, пролетел, Умчали чехи Адмирала В Иркутск - на пытку и расстрел!
В. ЯН
Колчак Толпа пылала жаждой свежей крови, И с пулеметной лентою матрос, Держа наган взведенный наготове, С усмешкой множил море горьких слез. Под гик и свист, георгьевскую ленту Покрыв позором славы палачей, Он, потакая шалому студенту, Кричал: "Долой начальство и царей!..."
На кораблях, где бухта стелет воды, Флаг с голубым Андреевским крестом Сменился красной тряпкою свободы Над обезглавленным, развенчаным орлом. Пылают топки пламенно и ярко. И мичмана, под пьяный, грубый смех, Летят живьем в огонь. И в кочегарке Творит Молох свой суд один для всех...
На корабле, покинутом командой, Ходил спокойно прежний адмирал, Без тени страха смерти перед бандой Он, не спеша, по палубе шагал: Недавно он был первым командиром, Морской простор он Родины берег, Хранил он честь России перед миром, Был властелином бури и тревог... Но час пробил, - и попрана присяга. Герой не вправе голову склонить: Он был слугою спущенного флага И будет верность Родине хранить...
Шумит толпа разнузданных матросов, На вид спокоен смелый адмирал, Он ждет без страха дерзостных вопросов. Он знает: час решительный настал!.. Со всех сторон, как в стужу волчья стая, Желая справить свой кровавый пир, Подходят ближе, медленно ступая, Они туда, где ходит командир...
- "Извольте сдать команду, чин и шпагу! Нам царь не царь, и вы не адмирал. Учтя всю вашу доблесть и отвагу, Так повелел наш флотский трибунал!..." Колчак, спокойно выслушав матроса, Чеканя слово, точно звон монет, У бухты стоя свернутого троса, Толпе презренной бросил свой ответ: - "Мой пост я вам охотно уступаю: Я был и есть Российский командир, Присягу я свою не нарушаю, И для меня позорен ваш мундир!... Но кортик мой с брильянтовой короной - Царем в награду мне за службу был. Не в вашей власти, кровью обагренной, Отнять все то, что честно заслужил!..."
Колчак стоял в спокойствии бездушном; Окинув взглядом палубу и порт, Он кортик снял и жестом равнодушным Переломил и вышвырнул за борт... Толпа стояла в сумрачном смущенье И расступалась медленно пред ним, А Севастополь, бурный в отдаленье, Стелил пожара будущего дым...
Александр Розенбаум
Романс Колчака (Кусок земли) Кусок земли, исхлестанный ветрами... Сухою веткой где-то хрустнет вдруг наган... Заиндевелыми еловыми бровями Глаза очертит где-то белая тайга...
Прошу: будь ласков с теми, Бог, кого оставлю На этой милой, столь забывчивой земле. Прошу: войди в мой дом, прикрой плотнее ставни, Чтоб из окон не виден был кровавый след.
А теперь я готов, господа или как вас там! Верой-правдой служить не дано Тем, кто веры не знал, и кому правда не чиста, Тем, кто небо зажег над страной.
Не сметь срывать с меня гвардейские погоны! Не сметь касаться лапой русских орденов! Оставьте институткам этот бред ваш революционный! И отпустите к матерям мальчишек-юнкеров...
Позволю извинить себе убогость мыслей ваших черных. Но не могу простить нечищеный наган. Того, что в смертный час мой вы стоите не по форме, Небритость ваших щек и этот жуткий перегар.
А теперь я готов, господа или как вас там! Верой-правдой служить не дано Тем, кто веры не знал, и кому правда не чиста, Тем, кто небо зажег над страной.
Я принимаю свой парад последний Идут полки мои под царственный венец Святой отец, святой отец, души предсмертной собеседник, Уже лежит, лицом разбитым ткнувшись в снег
Земля вас не возьмет и море вас не примет. Да, можно научиться убивать врагов, Но верьте мне, но верьте мне - тысячелетие отринет Тех, кто решился разменять его на год...
А теперь я готов, господа или как вас там! Верой-правдой служить не дано Тем, кто веры не знал, и кому правда не чиста, Тем, кто небо зажег над страной. Тем, кто веры не знал, и кому правда не чиста, Тем, кто небо зажег над страной...
Роман Ефремов *** Как тяжело молчать и знать, Что снисхождения не будет, И не надеяться, и ждать, Когда придут в шинелях люди.
Угрюмо проворчат ключи, Запахнет дегтем и махоркой, И поведут меня в ночи, В проулки вглядываясь зорко,
На снежный берег, и в овраг, А там на лед по тропке ближней, И к страшной проруби, где так Вода черна и неподвижна.
Они губили Русь мою, Я воспротивился их воле - И вот уже на льду стою, Как одинокий воин в поле.
Те, кто напротив, прячут взор, Полы шинелей плещет вьюга. Вот зачитали приговор, О чем-то шепчутся друг с другом.
Да полно, люди будут спать! Войной истерзаны без меры, Они затихли, им плевать, Кто там еще погиб за веру.
Россия погрузилась в сны, Как нищий с тощею котомкой, Мы той России не нужны, И поколения потомков
О нас в учебниках прочтут Лишь то, что им узнать позволят. Но верю - будет высший суд, И речь на нем держать я волен.
Меня вы вспомните тогда, И все оцените, поймете - И золотые поезда, И армии по грудь в болоте.
Я сам себе - и адвокат, И прокурор, а суд тот - Божий. Течет истории река, Своих героев время множит.
Блестит ангарская вода, И валит с ног, как пуля, ветер+ Моей России никогда Уже не быть на этом свете.
(По некоторым данным, написано А.В. Колчаком незадолго до расстрела)
ЧУЖОЕ НЕПРИКАЯННОЕ ПЛЕМЯ Чужое неприкаянное племя, Так нагло лезущее к нам в учителя, Кичась прогнившей древностью своею, Свой путь монетой грязною стеля,
Что принесло ты русскому народу, Чтобы решать, как нам сегодня жить? Ты паразитствующее сроду, Теперь желаешь нам законом быть!
Мы для тебя - безродная скотина, Презренная, как мухи на стекле, Тебе России прошлое противно, Но вспомни, ты на чьей живёшь земле?
Скажите, где вы были, Когда чужие кони поднимали пыль, Когда чужие сабли головы рубили И на крови сквозь кости рос ковыль?
Где были вы, когда на Поле Куликовом За Русь сражался инок Пересвет, Где каждый третий пал в бою суровом. Где были вы, скажите, где ваш след?
Или на Бородинском поле, Где смерть за честь была для нас славян, Где русский дух сломил чужую волю, - Вас в прошлом нет, не клевещите нам. Что ж, упивайся, власть талмудной пыли, Заняв на время наши храмы и места, Но помни! Мы не позабыли Позорного предательства Христа.
Сергей Остроумов
"ЗВЕЗДА АДМИРАЛА" (к 5-летию премьеры спектакля "Звезда Адмирала" об А.В. Колчаке) В Иркутском драмтеатре Премьеру играли. Зал полон, притих, Все ждут Колчака. В 20-м году Меня расстреляли. И вот бенефис Моего двойника.
Он вышел на сцену Высокий и стройный. Правитель Верховный, Моряк и Герой. Немного похож, Голос хриплый, спокойный. Железная воля… Вперёд! Я с тобой! Меня он не видит, Но чувствует сердцем. И, сильно волнуясь, Он слово сказал. Зал вздрогнул. И обмер. Лишь шёпот, Как ветер: "Смотрите, смотрите: Колчак! Адмирал!"
На сцене прошли мы Весь путь мой тернистый: Морские походы, Войну и Любовь. Бал белый в Кронштадте, Допросы чекистов: Так кто же в ответе За русскую кровь?!
Спектакль окончен. Но нет оваций. Лишь слёзы на лицах И чувство вины: "А мы ведь не знали, Кого расстреляли. Прости нас, Всевышний, Прости!"
Свети же, свети, "Звезда Адмирала"! Зови к покаянью народ! В 20-м году Меня расстреляли. А тело спустили Под лёд…
КИРИЛЛ РИВЕЛЬ
Памяти А.В.Колчака Холод вечного огня Вне разверзшихся событий... Третий Рим вскормил меня, А четвертому не быти! Выпал мне для жизни век С раздвоеньем изначальным: Дух имперский, звон кандальный, Влево-вправо шаг – побег!
Оглянуться бы назад, Чтоб мороз – огнем по коже! Не пахал я, верно, брат, Не пахал, но сеял всё же... Память, словно белый лёд, Рыжий конь пробил копытом... Полынья черней Коцита. Ночь. Февраль. Двадцатый год...
Пирров пир на злом ветру – Человеческая повесть. Сколь веков лицом к добру – Все по грязи, да по крови! То ли жребий мой: билет Волчий вытянуть в итоге, То ль в тупик ведут дороги, То ль совсем дороги нет?
Мир, моряк, - на свете том. В небе звездочка сгорает. Полынью затянет льдом, А весной и лед растает... Всюду клин, куда ни кинь... Что я помню? Что я знаю? Широка страна родная... И звезда, увы, полынь!,,
Ни фамилии, ни дат На погостах не ищите, И никто не виноват, Что четвертому не быти... И полярный вечный снег На душе лежит, не тает... Время чести. Время стаи. Ночь. Февраль. Двадцатый век. 1996
ЕЛЕНА СЕМЁНОВА
Памяти А.В. Колчака
«Гори, гори, моя звезда…» Во час последнего страданья Над полотном снегов и льда, Над чёрной бездной иордани Звезда сияла, точно взор «Одной, заветной», до скончанья Верной средь всех измен и зол, Над жуткой пропасти молчаньем…
Горели звёзды. Ангара Молчала, скованная льдами. Затворы щёлкнули… Пора! Во мраке виден крест на Храме… Тяжёлый крест! Такой пронёс Сквозь всю жизнь, стана не сгибая И в час, когда всё под откос, Отчизне верность сохраняя…
Навеки в жизни две любви, Два имени, невыразимо Бесценных, что благословил Пред смертью: Анна и Россия. Залп грянул. Снег забагровел, И прорубь бездною чернела, И панихиду ветер пел… Звезда печальная горела
И отражалася в воде, Словно героя провожала. А в казематной темноте Руки беспомощно ломала Одна из двух, а вместе с ней Безмолвно плакала вторая, И воплю этих двух скорбей Внимала только ночь немая… |