|
Елена Семёнова * *Ich diene! (Я служу!)* Адмирал А.В. Колчак
Глава 5.
Плен
Погиб твой флот, и аpмию в снегах Метели и вpаги похоpонили... Не таял снег на золотых оpлах, А над отчизной коpшуны кpужили.
Игорь Руденко-Миних
Осенним днём 1919-го года в отсутствии адмирала в его доме прогремел взрыв, произошедший вследствие неосторожного обращения с гранатами. Несколько солдат караула погибли. Не успели отстроить и освятить новую караульную, как в гараже возник пожар. «Трудно было представить себе погоду хуже, чем была в тот день. Нескончаемый дождь, отвратительно резкий ветер, невероятная слякоть – и в этом аду огромное зарево, сноп искр, суетливая беготня солдат и пожарных, беспокойная милиция. Это зарево среди пронизывающего холода осенней слякоти казалось зловещим». Колчак, неподвижный, мрачный, стоял на крыльце и наблюдал за тушением пожара. А вокруг него уже шептались: «Роковой человек» - и ощущая этот надвигающийся рок те, кто вчера ещё славили и превозносили, теперь обвиняли во всех неудачах и покидали правителя… На фронте неудачи уже начались, хотя ещё никто не думал о катастрофе. Видевшие Колчака в те дни замечали, что на него было больно смотреть, и характеризовали его, как «нравственно измученного человека». Наступление белых захлебнулось, и начался откат армии к Омску. В этой работе мы не будем подробно останавливаться на причинах, приведших к этому. Сказались и отдельные ошибки командования, и измена одной из частей, и двуличная политика союзников. Мудрый и дальновидный генерал М.К. Дитерихс ещё в разгар наступления заявил Колчаку о необходимости эвакуации Омска, пояснив, что, если армия начнёт отступать, то остановить её будет уже невозможно, а потому следует заблаговременно эвакуировать столицу в Иркутск. Но адмирал не послушал совета пожилого генерала. Его приближённые внушали ему, что эвакуация Омска будет неверно понята населением, что это будет выглядеть, как бегство. Александр Васильевич поддался на эти сомнительные доводы, Дитерихс был смещён со своего поста, а на его место назначен обещавший отстоять Омск и разгромить большевиков генерал В.К. Сахаров, человек храбрый и любящий Родину, но никудышный стратег, склонный недооценивать силы неприятеля и переоценивать свои. В итоге, с эвакуацией затянули на целых два месяца, и началась она уже когда до подхода красных оставались считанные дни. Железная дорога, эта главная сибирская артерия, оказалась забита эшелонами, большинство из которых были чешскими. В 20 тысячах вагонов бежало из России 40 тысяч чехов, увозя несчётное количество награбленных русских богатств, на основе которых на родине ими будет открыт банк. Кроме богатств наши бывшие пленные, сделавшиеся вдруг хозяевами нашей железной дороги, везли русских женщин, которых потом, запихав в мешки, выбрасывали из своих вагонов на верную смерть. А из захваченных большевиками территорий стягивались всё новые и новые эшелоны с русскими беженцами. У этих несчастных чехи отбирали паровозы, и тысячи русских людей, детей, женщин, и стариков попадали в руки красных или же умирали от холода и болезней в замерших на путях эшелонах. Эти мёртвые эшелоны со своим странным грузом потрясали даже наседавших красных. Один из мемуаристов писал, что именно чехи, совершив это неслыханное злодеяние, добили отступавшую белую армию, вынужденную идти походным шагом сквозь снега и страшные сибирские морозы. Не пощадили чехи и корпуса сербов и поляков. Последние умоляли пропустить четыре эшелона с их жёнами и детьми, но этого сделано не было, и несчастные попали в плен к красным. Из Омска адмирал Колчак отправил специальный эшелон с госпитальными знаками Красного Креста, куда тайно были погружены многие ценности, включая вещи царской семьи и улики об её убийстве. По приказу адмирала Дитерихс доставил эти вещи во Владивосток и погрузил на английский крейсер. Золотой запас генерал Жанен предлагал взять под охрану союзников, но Александр Васильевич ответил, что скорее оставит его большевикам, нежели отдаст союзникам, которым он не верит. Тому были веские основания. В конце сентября представители союзников потребовали удалить ряд русских отрядов и бронированных поездов, прибывших в последний месяц, из Владивостока и не приводить новых без разрешения командования союзных войск. Адмирал Колчак ответил на запрос относительно этого требования начальника Приамурского военного округа: «Повелеваю вам оставить русские войска во Владивостоке и без моего повеления их оттуда не выводить. Интересы государственного спокойствия требуют присутствия во Владивостоке русских войск. Требование о выводе их есть посягательство на суверенитет права Российского Правительства. Сообщите союзному командованию, что Владивосток есть русская крепость, в которой русские войска подчинённые мне и ничьих распоряжений, кроме моих и уполномоченных мною лиц, не исполняют. Повелеваю вам оградить от всяких посягательств суверенные права России на территории крепости Владивосток, не останавливаясь, в крайнем случае, ни перед чем». Верховный правитель оставался в Омске до последнего дня, ожидая подхода армии, решив отступать вместе с ней. Но на пути отступающих войск встала преграда: ещё не покрывшийся льдом Иртыш. Сзади наседали красные, впереди лежала река, которую не было возможности перейти. «Незамерзшая, непроходимая река на пути отступающей армии – это грозило такой катастрофой, о которой язык отказывался говорить, - вспоминал Г.К. Гинс. – Адмирал весь ушёл в свои глаза. Они смотрели мимо собеседников, большие, горящие, бездонные, и были устремлены в сторону фронта…» По счастью, Иртыш не предал русскую армию. Река начала покрываться льдом, поверх которого сапёры наваливали ветки и заливали их водой, создавая своеобразные ледяные понтоны для прохода обозов и людей, по прошествии которых переправа была взорвана, и Иртыш ненадолго задержал красных. 12-го ноября адмирал Колчак покинул Омск и отправился в свой последний путь. Анна Васильевна, больная испанкой, покинула город на день раньше вместе с генеральшей Гришиной-Алмазовой, ухаживавшей за нею. Вскоре адмирал нагнал её. «Он вошёл мрачнее ночи, сейчас же перевёл меня к себе, и началось это ужасное отступление, безнадёжное с самого начала: заторы, чехи отбирают на станциях паровозы, составы замерзают, мы еле передвигаемся. Куда? Что впереди – неизвестно, - вспоминала Тимирёва. – Да ещё в пути конфликт с генералом Пепеляевым, который вот-вот перейдёт в бой. Положение было такое, что А.В. решили перейти в бронированный паровоз и, если надо, бой принять. Мы с ним прощались как в последний раз. И он сказал мне: «Я не знаю, что будет через час. Но вы были для меня самым близким человеком и другом и самой желанной женщиной на свете». Конфликт благополучно разрешился, и путь продолжался. Адмирал занимал вагон-салон, а Анна Васильевна – купе, из которого часто приходила к Колчаку. В районе Новониколаевска поезда Верховного правителя упёрлись в чешские эшелоны. Чехи пропускать адмирала отказались, и он фактически превратился в их заложника. Протесты против бесчинств чехов не имели результата. Александр Васильевич обратился к назначенному вместо Сахарова главнокомандующим генералу В.О. Каппелю с просьбой как-то повлиять на бывших союзников. Владимир Оскарович телеграммой вызвал командира чехов Яна Сырового на дуэль, но ответа не получил. Между тем, в Иркутске вспыхнуло восстание, и власть перешла к т.н. Политцентру, который вскоре уступил власть большевикам. Колчак обратился за помощью к атаману Семёнову, но его части так и не смогли прорваться в город. В этот период начались переговоры между Политцентром, большевиками, Советом министров Колчака, генералом Жаненом и руководством чехословаков. В этом подлом сговоре каждая сторона преследовала свои цели. Чехи хотели как можно скорее покинуть Россию со всем награбленным, как уже сделали французы, англичане и другие «союзники». Жанен, фактически мало что контролировавший, также желал поскорее завершить свою миссию, и, главным образом, отстаивал интересы чехословаков, которыми, как потом объяснял, не мог пожертвовать ради Колчака, на которого, как мы уже отмечали, и как предполагал глава английской миссии Нокс, давно имел зуб. Министрам нужно было спасти собственную жизнь, заслужить её любой ценой. Большевикам и Политцентру был нужен Колчак и золото. Таким образом, судьба Верховного правителя была предрешена. В Нижнеудинске, где поезд адмирала был задержан надолго. Здесь ему суждено было до дна испить чашу предательства. Из Иркутска пришла телеграмма от Совета министров с требованием отречения правителя от власти и передачи её А.И. Деникину. Колчак согласился, одновременно назначив правителем Восточной окраины России атамана Семёнова. Начальник штаба генерал Занкевич доложил Колчаку о предложении чехов: - Чешский комендант предложил сегодня вывезти вас, Ваше Высокопревосходительство, в одном вагоне до Иркутска. Это предложение не чешского коменданта, это предложение командующего союзными войсками генерала Жанена. - Вы же знаете, что я ни за что не соглашусь бросить преданных мне людей на растерзание большевикам, - отозвался Колчак. - Чехи дали понять мне, что получили указание не препятствовать, если вы захотите покинуть эшелоны и уйти в Монголию… - Эта мысль мне нравится. Я согласен на любые испытания, лишь бы не зависеть своим спасением от чехов. Назначаю вас начальником экспедиции! Какими средствами передвижениями вы считаете возможным воспользоваться? - Я считаю возможным двигаться на автомобилях совместно с конно-санным транспортом. Считаю, что вашего конвоя из 500 человек вполне достаточно, чтобы пробиться в Монголию. - Соберите конвой перед моим салон-вагоном… Конвой был собран, и в наступающих сумерках правитель выступил перед ними с краткой речью, закончив её словами: - Желающие могут остаться со мной и разделить участь до конца, остальным предоставляю полную свободу действия. К утру весь конвой, кроме нескольких человек, покинул адмирала и ушёл в город… Это известие было тяжелейшим ударом для Колчака. Его оставили люди, которые всюду сопровождали его, которым он верил совершенно, в чьей преданности не сомневался, люди, ради безопасности которых он отказался от предложения союзников… Александр Васильевич поседел и состарился в одну ночь. Вечером в вагоне собрались офицеры, сопровождавшие адмирала. Им он предложил совершить поход через Монголию. Неожиданно поднялся капитан второго ранга и спросил: - Ваше Высокопревосходительство, ведь союзники соглашаются вывезти вас? - Да… - Так почему бы вам не уехать в вагоне, а нам без вас будет легче и удобнее. - Значит, вы меня бросаете? - Никак нет. Если вы прикажете, мы пойдём с вами. Колчак ничего не ответил. На утро он обречённо сказал Занкевичу: - Все меня бросили… Делать нечего, надо соглашаться и ехать… Продадут меня эти союзнички… Здесь же, в Нижнеудинске, к поезду адмирала, оцепленному чехами, прорвался русский офицер и отдал честь стоявшему у замёрзшего окна Правителю. Этим офицером был поэт Арсений Несмелов (Митропольский), который напишет об этом мгновении прекрасное стихотворение: День расцветал и был хрустальным, В снегу скрипел протяжно шаг. Висел над зданием вокзальным Беспомощно нерусский флаг.
И помню звенья эшелона, Затихшего, как неживой. Стоял у синего вагона Румяный чешский часовой. И было точно погребальным Охраны хмурое кольцо, Но вдруг, на миг, в стекле зеркальном Мелькнуло строгое лицо. Уста, уже без капли крови, Сурово сжатые уста!.. Глаза, надломленные брови, И между них - Его черта, - Та складка боли, напряженья, В которой роковое есть… Рука сама пришла в движенье, И, проходя, я отдал честь. И этот жест в морозе лютом, В той перламутровой тиши, - Моим последним был салютом, Салютом сердца и души! И он ответил мне наклоном Своей прекрасной головы… И паровоз далёким стоном Кого-то звал из синевы. И было горько мне. И ковко Перед вагоном скрипнул снег: То с наклонённою винтовкой Ко мне шагнул румяный чех. И тормоза прогрохотали - Лязг приближался, пролетел, Умчали чехи Адмирала В Иркутск - на пытку и расстрел! В Иркутск Александра Васильевича везли уже, как частное лицо. Союзники гарантировали ему безопасность в честь чего адмиральский вагон, прицепленный к чешскому эшелону, был изукрашен флагами 5 великих держав: Англии, США, Франции, Японии и… Чехо-Словакии. Только одна из этих держав выступит против предательства в отношении Колчака и всей русской армии – Япония. Может быть, ещё задолго до этого адмирал в глубине души предчувствовал трагический исход. Во всяком случае его последнее письмо сыну напоминает завещание: «Я хотел, чтоб и ты пошёл бы, когда вырастешь, по тому пути служения Родине, которым я шёл всю свою жизнь. Читай военную историю и дела великих людей и учись по ним, как надо поступать, - это единственный путь, чтобы стать полезным слугой Родины и служения Ей. Господь Бог благословит Тебя и сохранит, мой бесконечно дорогой и милый Славушок…» В Иркутске Колчак должен был быть передан Высшему Союзному Командованию (генералу Жанену), но, в результате сделки последнего с большевиками, был предан в их руки, став платой за беспрепятственный проезд чехов с их награбленным имуществом… В вагоне адмирала ехало около сорока человек. После сообщения о скорой сдачи, которое принёс начальник эшелона, они растерянно столпились вокруг бывшего правителя, сидевшего на диване вместе с Тимирёвой. В вагон заглянул чехословацкий офицер и сообщил: - Господин адмирал, сейчас вас передаём местным властям. - Где же гарантии генерала Жанена? – устало спросил Александр Васильевич. Чех попросил на выход адмирала и министра В.Н. Пепеляева. Колчак поднялся, прощаясь, взял за руку Анну Васильевну, но она вдруг встал и заявила твёрдо: - Я желаю разделить участь Александра Васильевича. - Адмирала Колчака, очевидно, ждут всевозможные последствия, - предупредил чех. - Это не имеет для меня никакого значения, я хочу быть с ним до конца. Из вагона адмирал и Анна Васильевна вышли рука об руку. В здании вокзала им было объявлено об аресте. В вагоне адмирала провели обыск, все найдённые вещи (его и Тимирёвой) переписали. Что же нашли в последней «каюте» Верховного правителя России? Вот, список: «Морской штандарт, чёрное шёлковое знамя, английский флаг, три Андреевских флага, полотенце с вышитой надписью, саше для вязания, грелка для чайника, ермолка для платков, две вышитые бисером полоски, палитра с красками, Святое Евангелие, с собственной надписью, два кошелька вышитых, японский подсвечник, деревянный лакированный, чайный сервиз деревянный лакированный из 16 предметов, серебряный кинжал, модель из кости куска хлеба с двумя мышами, четыре штуки вееров, гребёнка дамская, маленький резной ножик слоновой кости, костяные бусы, брошь костяная, одна каменная коробка, один карандаш, связка кожаных пуговиц, блюдечко фарфоровое, солоница, бисерная ермолка, альбом для стихов, три штуки спиц с клубком, грелка с салфеткой, японская шпилька головная, печать, кубики китайские, семь штук яиц пасхальных, стеклянная чашка, коробка с 7 орденами, открытки 228 штук, четыре штуки часов поломанных, одна часовая цепочка, три рюмки, два бокала, 27 серебряных монет, 21 медная монета, чехол для ручки, вышит бисером, пенсне, печать медная, звезда наградная, футляр для мундштука, мелочь (запонки, булавки и т.п.) в коробке, семь штук разных альбомов, выжженная коробка, коробочка, лакированная яйцом, деревянная коробка с рисунком большая, портрет неизвестной женщины, каталог автомобильный и картины, микроскоп и физический прибор, 29 икон и одна лампада, два портрета, седло, восемь картин разных». Арестованная вместе с Колчаком и Тимирёвой генеральша Гришина-Алмазова вспоминала в эмиграции: «Адмирал был помещён в нижнем этаже, в одиночной камере… Одиночный корпус в три этажа помещался в отдельном дворе, в котором было 64 камеры. Камеры были невелики: 8 шагов в длину, 4 – в ширину. У одной стены железная кровать. У другой – железный столик и неподвижный табурет. На стене полка для посуды. В углу выносное ведро, таз и кувшин для умывания. В двери камеры было прорезано окошко для передачи пищи. Над ним небольшое стеклянное отверстие – волчок. Колчак очень волновался. Он мало ел, почти не спал и, нервно кашляя, быстро шагал по камере, измученный ежедневными томительными допросами и подавленный безмерностью катастрофы, ответственность за которую он не хотел перелагать на других… Свет гас в 8 часов. Из коридоров, освещённых огарками свечей, доносилась лишь брань красноармейцев, суливших расстрелы и казни». 21 января Политцентр, просуществовавший 15 дней, передал власть коммунистам, и теперь они допрашивали своего главного врага, ещё загодя объявленного ими «врагом народа». В телеграмме Сибирского ревкома и Реввоенсовета 5-й армии всем ревкомам и штабам в Восточной Сибири от 18-го января говорится: «…Сибирский революционны комитет и Реввоенсовет 5-й армии объявляют изменника и предателя рабоче-крестьянской России Колчака врагом народа и вне закона, приказывают вам остановить его поезд, арестовать весь штаб, взять Колчак живого или мёртвого…» Допрос Колчака проводили члены Чрезвычайной следственной комиссии К.А. Попов, В.П. Денике, Г.Г. Лукьянчиков, Н.А. Алексеевский, В. Букатый и председатель Иркутской губчека С. Чудновский. Допросы продолжались часами, адмирал отвечал на все вопросы подробно и пространно, словно диктуя свои не написанные мемуары. Впрочем, до конца они доведены не были, так как из Москвы был получен приказ о расстреле Колчака при первом удобном случае. Шифрованная телеграмма В.И. Ленина Склянскому гласила: «Пошлите Смирнову (председателю Сибревкома и Реввоенсовета 5-й армии – Авт.) (РВС 5) шифровку: Не распространяйте никаких версий о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступали так и так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Берётесь ли сделать архи-надёжно?..» Участь Колчака была решена, и теперь осталось лишь дождаться «повода». В исходе дела адмирал не сомневался. В записке, которою удалось передать в тюрьме Тимирёвой, он писал: «Конечно, меня убьют, но если бы этого не случилось – только бы нам не расставаться». Не сомневалась в трагическом финале и Анна Васильевна, ошибшаяся лишь в одном: ей не суждено было погибнуть вместе с ним. Тимирёва до конца разделила путь Колчака. Содержась в такой же камере, как и он, она думала лишь о нём, пыталась передать записку на волю, с которой имела связь Гришина-Алмазова, с тем, чтобы адмиралу прислали необходимые вещи, но записка попала в руки охраны… Здесь, в холодной одиночной камере, Анна Васильевна часто вспоминала заветы Колчака, которые он часто повторял ещё в Омске: «Ничто не даётся даром, за всё надо платить – и не уклоняться от уплаты», «Если что-нибудь страшно, надо идти ему навстречу – тогда не так страшно»… Когда заключённым разрешили прогулки, Колчак и Тимирёва, наконец, смогли видеться. Часто во время этих встреч они вспоминали счастливые дни, проведённые в Японии. Двух лет не минуло с той поры, а, казалось, целая жизнь прошла. - А что? Неплохо мы с вами жили в Японии! Есть о чём вспомнить, - говорил Александр Васильевич. Также он рассказывал Анне Васильевне о своём плавании из Англии в Америку, а однажды произнёс: - Я думаю – за что я плачу такой страшной ценой? Я знал борьбу, но не знал счастья победы. Я плачу за Вас – я ничего не сделал, чтобы заслужить это счастье. Ничто не даётся даром… Между тем, к Иркутску подошли измученные отряды «каппелевцев», и генерал Войцеховский, которого перед смертью назначил главнокомандующим Каппель, потребовал сдачи города и освобождения адмирала Колчака. Это был тот самый повод, которого ожидали большевики для исполнения присланной директивы. Гришина-Алмазова, узнав о требованиях Войцеховского, передала известие Тимирёвой, а та в свою очередь переправила записку адмиралу. Александр Васильевич написал в ответ: «Дорогая голубка моя, я получил твою записку, спасибо за твою ласку и заботы обо мне. Как отнестись к ультиматуму Войцеховского, не знаю, скорее думаю, что из этого ничего не выйдет или же будет ускорение неизбежного конца. (…) Я только думаю о тебе и твоей участи – единственно, что меня тревожит. О себе не беспокоюсь – ибо всё известно заранее. За каждым шагом моим следят, и мне очень трудно писать. Пиши мне. Твои записки единственная радость, какую я могу иметь. Я молюсь за тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием. Милая, обожаемая моя, не беспокойся за меня, сохрани себя… До свидания, целую твои руки». Это было последнее письма Александра Васильевича. 7-го февраля ночью по коридорам тюрьмы прошли тепло одетые красноармейцы под предводительством Чудновского и начальника гарнизона Бурсака (Блатлиндера). Генеральша Гришина-Алмазова вспоминала: «Толпа двинулась к выходу. Среди кольца солдат шёл адмирал, страшно бледный, но совершенно спокойный. Вся тюрьма билась в тёмных логовищах камер от ужаса, отчаяния и беспомощности». События этой страшной ночи описала многими годами спустя и Анна Тимирёва: «…я слышала, как его уводят, и видела в волчок его серую папаху среди чёрных людей, которые его уводили. И всё. И луна в окне, и чёрная решётка на полу от луны в эту февральскую лютую ночь. И мёртвый сон, сваливший меня в тот час, когда он прощался с жизнью, когда душа его скорбела смертельно. Вот так, наверное, спали в Гефсиманском саду ученики. Полвека не могу принять, Ничем нельзя помочь, И всё уходишь ты опять В ту роковую ночь…
Но если я ещё жива… Наперекор судьбе, То только как любовь твоя И память о тебе». Морозной, тихой, необычайно лунной ночью Колчак и его министр Пепеляев были подведены к берегу, где речка Ушаковка впадает в Ангару. Недалеко сияли купола и кресты Знаменского женского монастыря. Адмирал невозмутимо докурил папиросу, бросил окурок, застегнулся на все пуговицы, выпрямился… В 5 утра прозвучала команда Бурсака: - Взвод, по врагам революции – пли! Тела убитых сбросили в прорубь, и Ангара сомкнула над ними свои тёмные, ледяные воды… Г.К. Гинс писал: «Будущая Россия оценит благородство адмирала Колчака и воздвигнет ему памятник благодарности, но и нам, современникам, стыдно не отдать должное светлой памяти мужественного и самоотверженного Правителя. Мы должны оградить его имя от несправедливых, клеветнических обвинений. Он был не «врагом народа», а его слугой, но если ему не суждено было сделать для народа то, к чему Российское правительство искренне и упорно стремилось, то это не его вина. (…) Адмирал Колчак погиб за чужие грехи, и культурный мир должен понять, что предательство по отношению к адмиралу – великое злодеяние не только перед Россией, которая лишилась одного из лучших своих граждан, но и перед достоинством наций, флаги которых красовались в столице антибольшевистского движения – Омске и которые приняли под своё покровительство адмирала, и, наконец, перед историей, ибо для неё останется много неизвестных фактов и мыслей, о которых мог бы поведать только адмирал Колчак. (…) Скорбный образ адмирала, с его проницательными и печальными глазами и мученическими линиями лица, будет долго памятен. Как постоянный укор, будет он преследовать и тех, кто взял на себя неблагодарную роль предателей, и тех, чья вина привела гражданскую войну к её тяжёлому финалу…» Контр-адмирал М.И. Смирнов завершил свою написанную 10 лет спустя после убийства Колчака статью, местами почти дословно перекликающуюся с записями Гинса, так: «Тем же, кто любит отечество, этот взгляд всегда будет напоминать о их великом, ещё не исполненном долге перед Родиной. Вождей гражданской войны принято называть «белыми вождями». Белый цвет есть признак чистоты намерений, честности жизни, искренности души. Ни к кому другому так не подходит название «белый вождь», как к адмиралу Колчаку. Спи спокойно в земле, доблестный воин, верный сын отечества, национальная Россия не забудет твоих подвигов».
Эпилог
Спектакль окончен. Но нет оваций. Лишь слёзы на лицах И чувство вины: "А мы ведь не знали, Кого расстреляли. Прости нас, Всевышний, Прости!"
Свети же, свети, "Звезда Адмирала"! Зови к покаянью народ! В 20-м году Меня расстреляли. А тело спустили Под лёд…
Сергей Остроумов (О спектакле «Звезда Адмирала»)
Анна Васильевна Тимирёва заплатила за свою любовь и верность адмиралу страшную цену. 37 лет она провела в советских лагерях, в которых судьба сводила её с такими «врагами народа», как Зоя Фёдорова, Лидия Русланова и др., но выжила, сумела сохранить ясную душу и память… Один из биографов Колчака Г.В. Егоров, бывавший у Анны Васильевны в последние годы её долгой жизни, оставил портрет этой удивительной женщины, тогда уже старухи, но не дряхлой, не немощной, а только совершенно седой: «Полжизни она провела в советских лагерях, в том числе и среди уголовников. И тем не менее за 37 лет к ней не пристало ни одного лагерного слова – речь её интеллигентна, во всех манерах её чувствовалось блестящее дворянское воспитание. Единственное, что омрачало общее впечатление, - она курила дешёвые сигареты. Курила беспрестанно и через очень длинный, примитивно простого изготовления, мундштук. И вообще она одета была бедно. Очень бедно. Но рассуждала – рассуждала самобытно. Рассуждала по-сегодняшнему, по-перестроечному – критически. И очень смело. Казалось, просидев тридцать семь лет, можно было потерять не только смелость, потерять личность. А она сохранила себя. Она была в курсе культурной жизни, если уж не страны, то во всяком случае столицы – это точно. Голова у неё была светлая…» Анна Васильевна была театралкой, и беседы велись преимущественно об искусстве. Политики Тимирёва касалась редко, но при первом же визите Егорова с порога заявила: - Имейте в виду, я Советскую власть не люблю… А позже, в 70-е годы в её квартире появился портрет, которого прежде не было. На вопрос Егорова, кто это, Анна Васильевна ответила с гордостью и даже торжеством: - Это Солженицын! В ту пору писателя только что выслали из страны и лишили гражданства. Анна Тимирёва дожила до глубокой старости, до конца сохранив память о своём адмирале. В 1969-м году, вспоминая страшную ночь его расстрела, она написала стихотворение: И каждый год Седьмого февраля Одна с упорной памятью моей Твою опять встречаю годовщину. А тех, кто знал тебя, - давно уж нет, А те, кто живы, - все давно забыли. И этот, для меня тягчайший день, - Для них такой же точно, как и все… Муж Анны Васильевны адмирал Тимирёв состоял в Белом движении Владивостока, до весны 1919-го года был командующим морскими силами на Дальнем Востоке. После краха белых сил Сергей Николаевич эмигрировал в Китай, был капитаном торгового флота Шанхая, написал ряд мемуаров, в том числе, рассказы о гардемарине Колчаке, с которым некогда вместе учились. Он скончался в Шанхае в 1932-м году… Трагически сложилась судьба сына Тимирёвых Володи, который остался в России, чему очень радовался Сергей Николаевич, считая, что сын, подающий надежды талантливый художник, будет полезен Родине… Владимир Тимирёв был арестован в Москве в 1938-м году и тогда же расстрелян. Софья Фёдоровна Колчак, эвакуированная вместе с сыном из Севастополя на английском военном корабле, жила в Париже. Семье расстрелянного Верховного правителя не хватало средств. Софья Фёдоровна бралась за любую работу, даже занималась огородничеством. Необходимо было дать образование сыну, и она обратилась с просьбой к Ф. Нансену… Семье Колчака старались помогать его бывшие соратники. М.И. Смирнов создал в Лондоне фонд имени своего погибшего друга, и, благодаря деньгам, поступающим в него, Ростислав Колчак смог обучаться в Сорбонне. Семье Колчака помогали не только друзья адмирала, но и сын С.О. Макарова Вадим, а также английские военные и моряки: адмирал Холль, генерал Нокс и другие. Софья Фёдоровна умерла в 1956-м году в госпитале под Парижем и была похоронена на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Ростислав Колчак во Вторую Мировую войну служил во французской армии, оказался в немецком плену, но сумел выжить. Чрезвычайно дорожа памятью об отце, он собирал все сведения о нём. Р.А. Колчак был женат на дочери умершего в большевистском заключении дочери контр-адмирала Развозова Екатерине, которую знал с детства. Сына в честь дедов-адмиралов родители назвали Александром. Ростислав Колчак прожил недолгую жизнь и скончался в Париже в 1965-м году. Он и его жена покоятся в той же могиле, что и Софья Фёдоровна. Их сын, А.Р. Колчак, поразительно похожий на своего деда, живёт в Париже и известен в России по фильму «Русские без России». Остались дальние родственники Колчака и в самой России. Это потомки его дяди контр-адмирала А.Ф. Колчака, оставшегося на Родине и поменявшего фамилию на Александрова, которую и носит по сей день его семья. В России медленно возрождается память об адмирале Колчаке. В Иркутске, несмотря на яростное сопротивление местных коммунистов, был установлен памятник Верховному правителю работы скульптора Клыкова. Там же на сцене драмтеатра идёт спектакль о жизни Александра Васильевича «Звезда Адмирала», роль которого исполняет Г.Г. Тараторкин. При этом до сей поры имя Колчака не реабилитировано официально, как и имена других белых вождей. В России многие годы чтут великих адмиралов Ушакова, Сенявина, Нахимова, Макарова, знаменитых полярников Седова, Папанина и др., и, рано или поздно, имя А.В. Колчака должно быть прочно вписаны в эти славные ряды. Тогда сбудется пророчество И.А. Бунина, написавшего в очередную годовщину гибели адмирала: «Настанет день, когда дети наши, мысленно созерцая позор и ужас наших дней, многое простят России за то, что все же не один Каин владычествовал во мраке этих дней, что и Авель был среди сынов ее. Настанет время, когда золотыми письменами, на вечную славу и память, будет начертано Его имя в летописи Русской Земли…»
БИБЛИОГРАФИЯ
Каппель и Каппелевцы. Посев, 2007 г. Великий Сибирский Ледяной поход. Центрполиграф, 2004 г. Гражданская война в Сибири. Центрполиграф, 2005 г. А. В. Ганин. Атаман А. И. Дутов. Центрполиграф, 2006 г. И.Ф. Плотников. Александр Васильевич Колчак. Исследователь, адмирал, Верховный правитель России. Центрполиграф, 2003 г. Атаман Семенов. О себе. АСТ, 2002 г. Владимир Черкасов-Георгиевский. Колчак и Тимирёва. Вагриус, 2006 г. Колчак Александр Васильевич - последние дни жизни. Составитель Г.В. Егоров. - Барнаул: Алт. кн. изд-во, 1991 г. С.П. Мельгунов. трагедия адмирала Колчака Г.К. Гинс. сибирь, союзники и Колчак Публикации в периодической прессе. Г. Егоров. Последние дни адмирала Колчака |